Феномен - Страница 54

— Пусть будет на грамм меньше, заранее похудею. Какой я перестраховщик, — и небрежно швырнул кулек в раскрытый люк камеры, после чего в шутку пробурчал какое-то заклинание. Но я то видел, что ему не до шуток, он волновался, пожалуй, больше меня, он для вида держал хвост трубой, еще и песенки под нос мурлыкал.

— Так я пошел, Шурик, — как-то жалобно сказал он и полез в вырез трубы, в середине которой была смонтирована флуктонная пушка. Места там было мало, сидеть можно только скрючившись, пригнув голову к коленям.

— Начинай, Александр Михайлович! Три, четыре!

Я почти автоматически защелкал рычажками и тумблерами — Владимир меня основательно к этому подготовил — заставлял тренироваться по многу раз в день, да еще с завязанными глазами.

Вспыхнул оранжевый треугольный глазок. Вот и все! Горсть песка мгновенно распалась на частицы и кванты и, согласно информации об атомарном и энергетическом устройстве организма Владимира, создались новые атомы и молекулы, образовав уменьшенную копию оригинала.

Автоматика раскрыла люк камеры. Пока мой друг чертыхался в трубе, разворачиваясь то задом, то передом к выходу, я двумя прыжками подскочил к люку. На покатом дне камеры стоял малюсенький человечек по имени Владимир, в кремовых брючках и белой рубашке навыпуск. Я зачарованно уставился на него, а он приветственно поднял руку и что-то сказал.

— Погромче, — почему-то шепотом попросил я.

— Чего, говорю, таращишься, — голос его был писклявым, но интонация была Владимира. — Где там мой большой братец застрял?

— Разворачивается. Сейчас вылезет.

— Ладно, вытаскивай меня. Мрачно здесь.

Я влез в камеру и, честное слово, на меня нашел какой-то животный страх, не хватало смелости взять маленького Владимира в руки.

— Долго ты будешь собираться, — проворчал он. — Или брезгуешь?

— Боюсь сдавить тебя. Ты такой нежный и хрупкий.

— Я обыкновенный, не бойся, не раздавишь. Смелее, Шурка, смелее. Да не пальчиками, а бери прямо в кулак. Да сожми покрепче, а то уронишь. Вон какая высота!

Я осторожно обхватил его туловище ладонью. До чего же мягкое, нежное тело. Я рассмотрел его поближе. Крохотные подвижные глазенки смотрели воинственно и насмешливо, волосы — тончайший пух, кружевной воротничок был будто соткан из паутины. Он тоже разглядывал меня.

— Кожа у тебя шершавая. Лицо неровное и бугристое. Да ты не обижайся, Санек, хотя для меня ты не Санек, а целый САХА.

— Шурка! — рявкнул позади знакомый голос. — Что ты там застрял? Где я маленький?

Я повернулся к люку и поставил маленького Владимира перед лицом большого Владимира. Некоторое время они молча разглядывали друг друга. Минута была историческая!

— Ну, здравствуй, братишка, — сказал Владимир.

— Здорово, растяпа.

— Только без растяп. Как самочувствие?

— Нормальное, разве в голове самую малость покалывает.

— Это пройдет.

— Откуда ты знаешь, если я не знаю. О, проходит. Про память надо спрашивать, понял? Так вот, помню детство, помню, как из институтов исключали, и сны последние помню. Я знаю, для чего здесь родился.

— Это замечательно! Как рождение прошло?

— Да никак. Сидел, скрючившись в трубе, сидел-то, конечно, ты, но это уже был почти я, верно? Сижу, неудобно, тесно. И вдруг — простор, громадный высокий зал. Сначала я растерялся, но тут же понял, что я это уже не ты, что я самостоятельный, маленький стограммовый человечек, поэтому и камера показалась залом. Так и родился без мук и физических усилий. Но впечатление такое, будто я нормальный человек, а вокруг все выросло. И вы с Шуркой великаны. Поскольку я не очень большой, то зовите меня по-свойски — Вовкой. А сколько у меня энергии — ого-го! Прямо чувствую силу и ловкость, у меня есть желание побегать и попрыгать. И пошкодить хочу.

— Ну, это ты брось.

— Знаю, что нельзя, не маленький. Ну все, двигаем отсюда.

Мы шли ко мне домой. Вовка, сидевший в кармане старшего брата, скоро заверещал:

— Вытаскивай на свежий воздух!

Потом требовательно велел опустить себя на землю, попрыгал на одной ноге и стал носиться по дороге, скача и кувыркаясь. Не слушая предостерегающих окриков Владимира, умчался в газон и затерялся там. Однако быстро выскочил, спасаясь от безобидной ящерицы.

— Хватит баловаться! — рассердился Владимир и, схватив братишку, бесцеремонно затолкал его в карман. Вовка завопил от несправедливости и устроил в кармане такой ералаш, что пришлось его вытащить.

— Ты почему вредничаешь? — спросил Владимир.

— А ты брось жандармские замашки. Маленькие все вредничают.

— Тридцать четыре года прожил — и все еще маленький, да?

До самого дома братья мелко препирались. Такой вариант ни я, ни Владимир предусмотреть не могли. До перемещения секции Д-44 оставалось всего несколько часов.

Светало. Мы пили чай с земляничным вареньем. Вовка сидел на столешнице, скрестив по-арабски под себя ноги, держал обеими руками колпачок от тюбика зубной пасты с чаем и все удивлялся огромным объемам вокруг себя. Обладая обостренным зрением и слухом, он принялся нас критиковать, что невыносимо громко чавкаем, что в зубах Владимира целая коряга застряла, что под ногтем у меня пуд грязи.

— Не задирайся, — строго сказал Владимир.

— Маленькие все задиры, — упорствовал Вовка. — А я особо маленький, мне простительно, мне от роду всего два с половиной часа. Ладно, смех смехом, надо бы и серьезно поговорить.

— Давно хочу тебе это предложить, а ты ударился в младенчество.