Феномен - Страница 41

В этом Владимир, в какой-то степени, прав. Я однажды наблюдал разгрузку планколета, доставившего в институт различные грузы. Сотрудников, взявшихся было помогать в разгрузке, вежливо отстранили, и профессиональные грузчики взялись за дело. Это были виртуозы, ловкие и быстрые. Они не просто выгружали и таскали ящики, коробки, мешки и всевозможные упаковки, они жонглировали ими, пританцовывали и что-то напевали при этом. Прямо театральное представление.

— Если тебя послушать, так у вас любая работа — наслаждение, все идут на работу, как на праздник. Неужели нет тяжелой, грязной и неинтересной работы?

— Не знаю, Шурка, может есть. Я таких людей не встречал. А вот в конторах никто сидеть не хочет, это точно. Работа хоть и чистая, но совсем непривлекательная, нудная. Уж лучше грязь — помылся, удовольствие получил, и опять чистый. А если устал — отдохнул, расслабился, опять удовольствие. Но кому-то надо сидеть и в конторах. И сидят, мучаются, дело делают, а результатов своих не видят. Эти люди скромные и хорошие. А есть и нескромные, но тоже хорошие, они уходят на другую работу. Моя старшая сестренка была архитектором. По ее проектам строили, но она своим творчеством была недовольна, и переучилась на парикмахера. Сейчас не нарадуется новой профессии. У нас физик был Исланкин. Убедившись, что труд его не дает плодов, он стал работать строителем-такелажником. Как видишь, только на восемьдесят пятом году жизни настоящее призвание нашел. Даже помолодел от счастья.

— А тебя работа, конечно, устраивает.

— Еще бы! Но если бы я не хотел раскусить пространство и не было бы известных тебе проблем, я бы с радостью пошел в разнорабочие.

Я думал, что Владимир ударился в юмор, но он говорил серьезно. Видимо, разнорабочий для него, это человек, умеющий выполнять разнообразнейшую работу.

— У нас продолжительность рабочего составляет всего два-четыре часа. Об этом когда-то мечтал очень старинный писатель и мыслитель Чернышевский. Помнишь, «сон Веры Павловны» из романа «Что делать?». Это была утопия. А у нас, Санек, действительность. И ничего хорошего нет. На непрерывных производствах не успеешь разработаться, или раздежуриться, а тебя уже сменщик домой гонит, да еще норовит пораньше угнать.

— Володя, а как же вы иногда по пятнадцать часов из института не вылазите.

— У нас, слава богу, сменщиков нет — это раз. А во-вторых, нет никакого смысла работать по три часа. Кто за нас извилинами шевелить будет? А чем больше мы находимся в институте, тем быстрее идет дело, значит, быстрее разберемся с проблемами и вернем на землю Потапова и Попова. И чего тут непонятного. Много отдыхать — тоже вредно. Но приходится.

После чествования Тараса приглашенные отдыхали. И что интересно, было вино. Я тоже опрокинул себе в рот пару бокальчиков и нисколько не опьянел. Но экспериментировать не стал — уже ученый. Купались и ловили рыбу, играли в разные игры и, конечно, организовали спортивные состязания — вот уж любители. Сколько шума и веселья! Танцевали парами и группами под живую музыку. Танцы были нормальными, красивыми, по крайней мере, никто не дергался и не кривлялся. Тарас танцевал превосходно. И плясал как молодой, с задором, вприсядку и коленца разные выделывал.

Ко мне подошла маленькая, хрупкая девушка, на вид совсем еще девочка, но она была уже ведущем физиком в пятой лаборатории, и, поздоровавшись, пригласила меня на танец. Я сказал, что не в настроении и танцевать не умею. Но она все-таки вытянула меня. И ничего, ноги сами заработали в такт музыке и стало получаться. Девушка призналась, что давно хотела познакомиться со мной и предложила свою дружбу. Вроде бы и симпатичная, и глаза лучистые, и добрая, но я был равнодушен к ней — все заслонила Юлия, все думы только о ней. Она рядом, но делает вид, что не замечает меня. А когда Юлия пошла танцевать с каким-то рослым энергичным парнем и мило заулыбалась ему, я и вовсе раскис. Поэтому едва Владимир заикнулся, что ему пора в институт, я тоже сказал «пора» и мы уехали. А на предложение девушки дружить я так ничего и не ответил. Вот уж воспитание!

Владимир с Добрыней работали день и ночь, куда-то уезжали, часто консультировались по видофону с Геком Финном и Люси. Тарас носился по всем лабораториям — незаметно направлял и руководил. А я не вылазил из мастерской, я полюбил эти лазерные, плазменные и мезонные инструменты, которыми «кустарным способом» можно было изготовить любую заковыристую деталь. Повышал, так сказать, свое слесарное мастерство.

Владимир иногда терял меня, пугался, потом находил и успокаивался. Говорил, что скоро обрадует меня. И настал день, когда обрадовал, правда, сам он немного огорчился из-за того, что я не так сильно обрадовался.

— Все, Санек! Отдаем наш труд в Ученый Совет. Мы определили начальные галактические координаты переместившегося из блок-отсека нашего первого передатчика, того самого, который исчез. Помнишь?

— Как вам это удалось?

— Для чего же мы убили столько времени на создание условий для распада вещества? Благодаря этому мы изучили механизм возбуждения нашего вакуума, подчеркиваю, НАШЕГО, вакуума в пространственной фазе, что позволило нам поэтапно перейти к анализу изменения геометрии пространства от квантового уровня до уровней микро, макро, и мегаобъемов, а отсюда уже, зная массу, энергию, импульс… — Владимир перечислил еще десяток неизвестных мне терминов, — недалеко и до определения координат. Как видишь, все очень просто.

— Да, проще некуда. А что за НАШ вакуум? Разве есть еще и чужой?